Мы подходим к столику, Н. А. внимательно смотрит на меня, а потом — на моего мужа.
— Здравствуй, Феликс, — говорит он ему низким и каким–то усталым голосом, — вы пришли…
— Мы пришли, — говорит муж, — знакомьтесь…
Я протягиваю руку, Н. А. подносит ее к губам.
Они вежливые и холодные. Холодные и влажные. Холодные губы моего отца целуют мою руку, я смотрю ему в глаза и называю свою имя.
— А по отчеству? — спрашивает он.
Мне хочется рассмеяться и сказать ему, что он прекрасно знает, какое у меня отчество. Такое же, как у него имя. Николаевна. Но я сдерживаю смех и делаю глаза пай–девочки. Я сегодня какое–то время побуду очень хорошей, но я не буду пить и буду слушать. Внимательно. И смотреть во все глаза. В свои большие глаза. Хлопать ресницами и все запоминать. Кубик Седого опять не работает, странная штучка, живущая своей жизнью. Хочет — работает, не хочет — не работает. Но обойдемся пока без него. Внутри я вся напряжена, но со стороны это не заметно. Я мягка и пушиста. Я должна быть очаровательна. Я должна им понравиться. Особенно — ей. Не знаю, почему, но мне этого хочется.
— Майя, — говорит она, — я о вас много слышала.
Я улыбаюсь и сажусь на подвинутый мужем стул.
Майя напротив меня, Н. А. напротив моего мужа.
Муж рядом со мной, Н. А. рядом с Майей.
Можно приступить к делу. Мужчины берут в руки меню.
Меню в джазовом ресторанчике. Джазовое меню. Меню, полное джаза.
— Что ты будешь? — спрашивает муж.
— Какую–нибудь рыбу, — говорю я, — и можно салат…
Майя смотрит на меня и я начинаю тонуть в ее глазах.
У рыжеволосых всегда красивые глаза и очень белая кожа.
Но Майя смуглая, хотя и с рыжими волосами.
Смуглая и зеленоглазая.
Зеленоглазая, но смуглая.
Чего я никак не могу определить для себя — так это ее место за столом.
Настоящее место.
Кто она и кем приходится Н. А.?
А значит, и мне.
И моему мужу.
Получается, что все мы здесь родственники.
Бредовая семейка, собравшаяся на ужин.
Мой уже несут.
Форель, запеченная в фольге.
И греческий салат.
И я начинаю думать о том, что могу немного выпить.
Вина, чуть–чуть.
Белого, красного сейчас мне не хочется.
Мой муж собирается выпить коньяка.
Н. А. тоже собирается выпить коньяка.
Майя сегодня предпочитает белое вино.
Я заговорщицки улыбаюсь ей глазами, мне хочется хоть в ком–то сегодня найти сторонника. Сотоварища. Компаньона. Даже больше, чем компаньона — кого–то, кто был бы на моей стороне. На кого бы я могла положиться. Я устала разгребать все это дерьмо одна, у меня слишком хрупкие плечи. Но не моя вина в том, что я вляпалась в это. Меня вынудили, меня подставили, меня в очередной раз нагнули. Я беру бокал и отпиваю глоток. Играет музыка, что–то тихое. Я ничего не понимаю в такой музыке, но мне она нравится. Она не напрягает, она где–то даже волнует. Но чуть–чуть. Пианист играет что–то тихое, чуть попозже к нему присоединяться другие. Саксофон, контрабас и барабаны. Под эту музыку можно даже танцевать, интересно, любит ли танцевать Майя?
И кто она?
Что она делает за нашим столиком.
Мой муж начинает есть свое мясо.
Под винным соусом и под сыром.
Майя тоже ест рыбу.
Такую же форель, как и у меня.
Они положили сегодня слишком много лимона, форель чуть горчит, хотя все равно вкусно.
Н. А. кушает медленно, у него в тарелке тоже мясо, что–то из телятины — я плохо расслышала название блюда.
Н. А. кушает и говорит что–то моему мужу, но смотрит на меня. Точнее, посматривает. Н. А. присматривается ко мне, как бы то ли оценивая, то ли прицениваясь. Сколько я могу стоить. И что я стою. Я хочу сказать ему, что — с моей точки зрения — эта цена не маленькая, но молчу. Какая разница, сколько я могу стоить, главное понять другое: зачем я ему нужна. И зачем сегодня все это устроено. Этот ресторан и это знакомство. Светское знакомство за поеданием мяса и рыбы. И питьем вина и коньяка. В маленьких дозах — напиваться никто не собирается.
Майя достает из сумочки сигареты, вытряхивает одну из пачки и ищет зажигалку.
Мой муж предлагает ей прикурить.
Потом смотрит на меня, ожидая, буду ли я курить или нет.
Буду, решаю я и тоже беру сигарету.
Все проходит как–то очень спокойно, но я знаю, что на самом деле все это не так.
Это спокойствие наносное, они сегодня собирались днем и что–то решили.
Может быть, они начнут меня убивать втроем.
Хотя это смешно, это попахивает дешевым триллером.
Терпеть не могу триллеры, как и прочие подобные штуки.
И вообще — почти не хожу в кино.
У меня сейчас свое кино в жизни, такое, что не приснится.
А если и приснится, то такой сон называется кошмаром.
Ночной кошмар со всеми вытекающими последствиями.
И я все равно не могу понять, кто есть кто в этом раскладе.
Если я могу связать Н. А. с мужем и собой, то Майя пока не укладывается в схему.
И никто из мужчин не хочет мне объяснить, что она здесь делает.
Это в их правилах и в их привычках — какая разница, кто она такая, ты просто сиди и жди, пока тебе не поставят задачу.
Но я не хочу, мне надо знать.
Когда ты знаешь, то тебе проще.
Удар будет не такой страшный.
Но вообще мне смешно.
Я вспоминаю про то, как кромсала дома ножом странички из книжки Н. А.
Будем считать, что это действительно его книжка.
Как и тот текст на дискете, что правом нижнем ящике стола в кабинете мужа.
Рядом с ножом.
Я знаю намного больше, чем они могут себе представить.
Я видела даже фотографии.
Их больше тоже нет.
Они плывут в глубинах канализации.
Я раскромсала их так же, как и странички.
Мне хочется показать язык. Вначале мужу, потом Н. А.
Стоит ли показывать его Майе — я не знаю.
— Я сейчас, — вдруг говорит Майя и встает из–за стола.
— Ты знаешь, где? — спрашивает ее Н. А.
— Найду, — мягко говорит она.
— Я покажу, — внезапно для себя говорю я, и добавляю: — Мне тоже надо!
Майя смотрит на меня, улыбается, как раз в этот момент начинает громко играть музыка.
Мы встаем и идем наискосок через зал.
Ресторан больше, чем наполовину пуст.
Занято еще три или четыре столика.
Но музыканты все равно начали играть, хотя никто не танцует.
Дамская комната в холле по правой стороне, я запомнила это еще с Нового года.
Майя идет позади меня — ведь я обещала показать ей, куда надо идти.
Мне отчего–то хочется танцевать и хочется еще выпить вина. Два, а можно и три бокала. Мне стало весело, мне давно уже весело. Я опять парю под потолком, невидимая женщина, женщина без крыльев. Летящая без крыльев, просто летящая, парящая, женщина в воздухе, женщина из воздуха.
Я открываю дверь в туалет и исчезаю в одной из кабинок.
Слышно, как захлопывается дверь в кабинку рядом.
Майя журчит, потом раздается звук работающего бачка.
Интимный процесс, которому мы обе предаемся с упоением.
Я нажимаю смыв и выхожу из кабинки.
Майя стоит у зеркала и тщательно моет руки.
Вода брызжет на длинные рукава ее платья.
— Вымокнете, — говорю я, — лучше бы загнуть.
— Не хочу, — говорит она.
— Почему? — отчего–то спрашиваю я и вдруг понимаю, что сделала что–то не то.
Майя смотрит на меня и краснеет.
Я начинаю тоже мыть руки, и делаю это так же долго и тщательно, как она.
— Смотри, — вдруг слышу я ее голос.
Я оборачиваюсь и вижу, что рукава платья не просто загнуты, она расстегнула платье и практически сняла его с себя до пояса.
И я вижу, что ее смуглая кожа покрыта большими белыми пятнами.
Под шеей, на груди, на животе.
И на руках.
На руках пятен больше, но они меньше.
— Хватит? — спрашивает Майя.
Мне хочется сказать ей что–то хорошее и очень нежное, я вижу, что ее зеленых глазах слезы и понимаю, что она ненавидит меня сейчас.
— У тебя очень красивая грудь, — говорю ей, — она потрясающей формы!
— Спасибо, — отвечает Майя, надевая платье и застегиваясь.
— Что это? — спрашиваю я.
— Есть такая болезнь, — говорит она, — с красивым названием «витилиго». Проще говоря, депигментация кожи.
— И давно? — продолжаю я, проклиная себя за собственное любопытство.
— Давно, — отвечает Майя, — сколько себя помню. Вроде бы это на каком–то генном уровне…
— А это лечится?
— Плохо. Говорят, что помогает Мертвое море, но я там еще не была…
Мне жалко ее. Я смотрю, как она выходит впереди меня из дамской комнаты и думаю, как бы я жила с такими вот белыми пятнами. Она моложе меня, она очень красивая и у нее кожа покрыта странными белыми пятнами. Под шеей, на груди, на животе и на руках. Болезнь с красивым названием «витилиго». На моей коже таких пятен нет, на ней есть родинки, есть большие родимые пятна. Но она чистая и гладкая. Я догоняю Майю, мы входим в зал, танцующих все еще нет, хотя музыканты стараются во всю.